Неточные совпадения
Да больно уж окрысился
Старик:
пилил,
пилил его,
Права свои дворянские
Высчитывал ему!
Чуть дело не разладилось.
Да Климка Лавин выручил:
«А вы бурмистром сделайте
Меня! Я удовольствую
И
старика, и вас.
Бог приберет Последыша
Скоренько, а у вотчины
Останутся луга.
Так
будем мы начальствовать,
Такие мы строжайшие
Порядки заведем,
Что надорвет животики
Вся вотчина… Увидите...
Не видеться ни с женами,
Ни с малыми ребятами,
Ни с
стариками старыми,
Покуда спору нашему
Решенья не найдем,
Покуда не доведаем
Как ни на
есть — доподлинно:
Кому жить любо-весело,
Вольготно на Руси?
Поспоривши, повздорили,
Повздоривши, подралися,
Подравшися, удумали
Не расходиться врозь,
В домишки не ворочаться,
Не видеться ни с женами,
Ни с малыми ребятами,
Ни с
стариками старыми,
Покуда спору нашему
Решенья не найдем,
Покуда не доведаем
Как ни на
есть — доподлинно,
Кому жить любо-весело,
Вольготно на Руси?
Гремит на Волге музыка.
Поют и пляшут девицы —
Ну, словом, пир горой!
К девицам присоседиться
Хотел
старик, встал на ноги
И чуть не полетел!
Сын поддержал родителя.
Старик стоял: притопывал,
Присвистывал, прищелкивал,
А глаз свое выделывал —
Вертелся колесом!
А жизнь
была нелегкая.
Лет двадцать строгой каторги,
Лет двадцать поселения.
Я денег прикопил,
По манифесту царскому
Попал опять на родину,
Пристроил эту горенку
И здесь давно живу.
Покуда
были денежки,
Любили деда, холили,
Теперь в глаза плюют!
Эх вы, Аники-воины!
Со
стариками, с бабами
Вам только воевать…
«Уйди!..» — вдруг закричала я,
Увидела я дедушку:
В очках, с раскрытой книгою
Стоял он перед гробиком,
Над Демою читал.
Я
старика столетнего
Звала клейменым, каторжным.
Гневна, грозна, кричала я:
«Уйди! убил ты Демушку!
Будь проклят ты… уйди...
Заснул
старик на солнышке,
Скормил свиньям Демидушку
Придурковатый дед!..
Я клубышком каталася,
Я червышком свивалася,
Звала, будила Демушку —
Да поздно
было звать!..
На радости целуются,
Друг дружке обещаются
Вперед не драться зря,
А с толком дело спорное
По разуму, по-божески,
На чести повести —
В домишки не ворочаться,
Не видеться ни с женами,
Ни с малыми ребятами,
Ни с
стариками старыми,
Покуда делу спорному
Решенья не найдут,
Покуда не доведают
Как ни на
есть доподлинно:
Кому живется счастливо,
Вольготно на Руси?
«А вы что ж не танцуете? —
Сказал Последыш барыням
И молодым сынам. —
Танцуйте!» Делать нечего!
Прошлись они под музыку.
Старик их осмеял!
Качаясь, как на палубе
В погоду непокойную,
Представил он, как тешились
В его-то времена!
«
Спой, Люба!» Не хотелося
Петь белокурой барыне,
Да старый так пристал!
— На радости
Спасибо даже барину
Забыл сказать
старик,
Зато крестьяне прочие
Так
были разутешены,
Так рады, словно каждого
Он подарил рублем!
Мельком, словно во сне, припоминались некоторым
старикам примеры из истории, а в особенности из эпохи, когда градоначальствовал Бородавкин, который навел в город оловянных солдатиков и однажды, в минуту безумной отваги, скомандовал им:"Ломай!"Но ведь тогда все-таки
была война, а теперь… без всякого повода… среди глубокого земского мира…
— Господи! что такое
будет! — шептали испуганные
старики.
Чем далее лилась песня, тем ниже понуривались головы головотяпов. «
Были между ними, — говорит летописец, —
старики седые и плакали горько, что сладкую волю свою прогуляли;
были и молодые, кои той воли едва отведали, но и те тоже плакали. Тут только познали все, какова такова прекрасная воля
есть». Когда же раздались заключительные стихи песни...
Дома остались только
старики да малые дети, у которых не
было ног, чтоб бежать.
Понятно, как должен
был огорчиться бригадир, сведавши об таких похвальных словах. Но так как это
было время либеральное и в публике ходили толки о пользе выборного начала, то распорядиться своею единоличною властию
старик поопасился. Собравши излюбленных глуповцев, он вкратце изложил перед ними дело и потребовал немедленного наказания ослушников.
— Это в прошлом году, как мы лагерем во время пожара стояли, так в ту пору всякого скота тут довольно
было! — объяснил один из
стариков.
Но ошибка
была столь очевидна, что даже он понял ее. Послали одного из
стариков в Глупов за квасом, думая ожиданием сократить время; но
старик оборотил духом и принес на голове целый жбан, не пролив ни капли. Сначала
пили квас, потом чай, потом водку. Наконец, чуть смерклось, зажгли плошку и осветили навозную кучу. Плошка коптела, мигала и распространяла смрад.
Вообще во всей истории Глупова поражает один факт: сегодня расточат глуповцев и уничтожат их всех до единого, а завтра, смотришь, опять появятся глуповцы и даже, по обычаю, выступят вперед на сходках так называемые «
старики» (должно
быть, «из молодых, да ранние»).
— Да что, уже
пили нынче, — сказал
старик, очевидно с удовольствием принимая это предложение. — Нешто для компании.
Он видел, что
старик повар улыбался, любуясь ею и слушая ее неумелые, невозможные приказания; видел, что Агафья Михайловна задумчиво и ласково покачивала головой на новые распоряжения молодой барыни в кладовой, видел, что Кити
была необыкновенно мила, когда она, смеясь и плача, приходила к нему объявить, что девушка Маша привыкла считать ее барышней и оттого ее никто не слушает.
— Я не понимаю, как они могут так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое определенное воплощение в искусстве великих
стариков. Стало
быть, если они хотят изображать не Бога, а революционера или мудреца, то пусть из истории берут Сократа, Франклина, Шарлоту Корде, но только не Христа. Они берут то самое лицо, которое нельзя брать для искусства, а потом…
Очень может
быть, что благовидное лицо бабы в калошках много содействовало тому впечатлению благоустройства, которое произвел на Левина этот крестьянский дом, но впечатление это
было так сильно, что Левин никак не мог отделаться от него. И всю дорогу от
старика до Свияжского нет-нет и опять вспоминал об этом хозяйстве, как будто что-то в этом впечатлении требовало его особенного внимания.
Левину трогателен и жалок
был теперь этот
старик, и ему хотелось сказать ему что-нибудь приятное.
«Ах да!» Он опустил голову, и красивое лицо его приняло тоскливое выражение. «Пойти или не пойти?» говорил он себе. И внутренний голос говорил ему, что ходить не надобно, что кроме фальши тут ничего
быть не может, что поправить, починить их отношения невозможно, потому что невозможно сделать ее опять привлекательною и возбуждающею любовь или его сделать
стариком, неспособным любить. Кроме фальши и лжи, ничего не могло выйти теперь; а фальшь и ложь
были противны его натуре.
— Ах, не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с кресла и как бы желая уйти, но останавливаясь в дверях. — Законы
есть, матушка, и если ты уж вызвала меня на это, то я тебе скажу, кто виноват во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков всегда
были и
есть! Да-с, если бы не
было того, чего не должно
было быть, я —
старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите к себе этих шарлатанов.
Княгиня подошла к мужу, поцеловала его и хотела итти; но он удержал ее, обнял и нежно, как молодой влюбленный, несколько раз, улыбаясь, поцеловал ее.
Старики, очевидно, спутались на минутку и не знали хорошенько, они ли опять влюблены или только дочь их. Когда князь с княгиней вышли, Левин подошел к своей невесте и взял ее за руку. Он теперь овладел собой и мог говорить, и ему многое нужно
было сказать ей. Но он сказал совсем не то, что нужно
было.
Левин знал тоже, что, возвращаясь домой, надо
было прежде всего итти к жене, которая
была нездорова; а мужикам, дожидавшимся его уже три часа, можно
было еще подождать; и знал, что несмотря на всё удовольствие, испытываемое им при сажании роя, надо
было лишиться этого удовольствия и, предоставив
старику без себя сажать рой, пойти толковать с мужиками, нашедшими его на пчельнике.
Правда, что тон ее
был такой же, как и тон Сафо; так же, как и за Сафо, за ней ходили, как пришитые, и пожирали ее глазами два поклонника, один молодой, другой
старик; но в ней
было что-то такое, что
было выше того, что ее окружало, — в ней
был блеск настоящей воды бриллианта среди стекол.
Еще радостнее
были минуты, когда, подходя к реке, в которую утыкались ряды,
старик обтирал мокрою густою травой косу, полоскал ее сталь в свежей воде реки, зачерпывал брусницу и угощал Левина.
«Да, я должен
был сказать ему: вы говорите, что хозяйство наше нейдет потому, что мужик ненавидит все усовершенствования и что их надо вводить властью; но если бы хозяйство совсем не шло без этих усовершенствований, вы бы
были правы; но оно идет, и идет только там, где рабочий действует сообразно с своими привычками, как у
старика на половине дороги.
В середине рассказа
старика об его знакомстве с Свияжским ворота опять заскрипели, и на двор въехали работники с поля с сохами и боронами. Запряженные в сохи и бороны лошади
были сытые и крупные. Работники, очевидно,
были семейные: двое
были молодые, в ситцевых рубахах и картузах; другие двое
были наемные, в посконных рубахах, — один
старик, другой молодой малый. Отойдя от крыльца,
старик подошел к лошадям и принялся распрягать.
— Нет, папа… как же нет? А в воскресенье в церкви? — сказала Долли, прислушиваясь к разговору. — Дай, пожалуйста, полотенце, — сказала она
старику, с улыбкой смотревшему на детей. — Уж не может
быть, чтобы все…
Девушка, уже давно прислушивавшаяся у ее двери, вошла сама к ней в комнату. Анна вопросительно взглянула ей в глаза и испуганно покраснела. Девушка извинилась, что вошла, сказав, что ей показалось, что позвонили. Она принесла платье и записку. Записка
была от Бетси. Бетси напоминала ей, что нынче утром к ней съедутся Лиза Меркалова и баронесса Штольц с своими поклонниками, Калужским и
стариком Стремовым, на партию крокета. «Приезжайте хоть посмотреть, как изучение нравов. Я вас жду», кончала она.
— Да уж такая весна,
старики не запомнят. Я вот дома
был, там у нас
старик тоже пшеницы три осминника посеял. Так сказывает, ото ржей не отличишь.
— За погодку убрать! Сено же
будет! — сказал
старик, присевший подле Левина. — Чай, не сено! Ровно утятам зерна рассыпь, как подбирают! — прибавил он, указывая на навиваемые копны. — С обеда половину добрую свезли.
Из разговора со
стариком Левин узнал, что он
был и не прочь от нововведений.
Они медленно двигались по неровному низу луга, где
была старая запруда. Некоторых своих Левин узнал. Тут
был старик Ермил в очень длинной белой рубахе, согнувшись, махавший косой; тут
был молодой малый Васька, бывший у Левина в кучерах, с размаха бравший каждый ряд. Тут
был и Тит, по косьбе дядька Левина, маленький, худенький мужичок. Он, не сгибаясь, шел передом, как бы играя косой, срезывая свой широкий ряд.
Но
быть гласным, рассуждать о том, сколько золотарей нужно и как трубы провести в городе, где я не живу;
быть присяжным и судить мужика, укравшего ветчину, и шесть часов слушать всякий вздор, который мелют защитники и прокуроры, и как председатель спрашивает у моего
старика Алешки-дурачка: «признаете ли вы, господин подсудимый, факт похищения ветчины?» — «Ась?»
Представьте себе, должен бы я
был сказать ему, что у вас хозяйство ведется, как у
старика, что вы нашли средство заинтересовывать рабочих в успехе работы и нашли ту же середину в усовершенствованиях, которую они признают, — и вы, не истощая почвы, получите вдвое, втрое против прежнего.
Одна треть государственных людей,
стариков,
были приятелями его отца и знали его в рубашечке; другая треть
были с ним на «ты», а третья —
были хорошие знакомые; следовательно, раздаватели земных благ в виде мест, аренд, концессий и тому подобного
были все ему приятели и не могли обойти своего; и Облонскому не нужно
было особенно стараться, чтобы получить выгодное место; нужно
было только не отказываться, не завидовать, не ссориться, не обижаться, чего он, по свойственной ему доброте, никогда и не делал.
— Мы здесь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. — Поверишь ли, я провел лето в Бадене; ну, право, я чувствовал себя совсем молодым человеком. Увижу женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь,
выпьешь слегка — сила, бодрость. Приехал в Россию, — надо
было к жене да еще в деревню, — ну, не поверишь, через две недели надел халат, перестал одеваться к обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем стал
старик. Только душу спасать остается. Поехал в Париж — опять справился.
Но его порода долговечна, у него не
было ни одного седого волоса, ему никто не давал сорока лет, и он помнил, что Варенька говорила, что только в России люди в пятьдесят лет считают себя
стариками, а что во Франции пятидесятилетний человек считает себя dans la force de l’âge, [в расцвете лет,] a сорокалетний — un jeune homme. [молодым человеком.]
И каждое не только не нарушало этого, но
было необходимо для того, чтобы совершалось то главное, постоянно проявляющееся на земле чудо, состоящее в том, чтобы возможно
было каждому вместе с миллионами разнообразнейших людей, мудрецов и юродивых, детей и
стариков — со всеми, с мужиком, с Львовым, с Кити, с нищими и царями, понимать несомненно одно и то же и слагать ту жизнь души, для которой одной стоит жить и которую одну мы ценим.
Во время полдника, когда опять сели и курящие закурили,
старик объявил ребятам, что «Машкин Верх скосить — водка
будет».
— Народ не может не знать: сознание своих судеб всегда
есть в народе, и в такие минуты, как нынешние, оно выясняется ему, — утвердительно сказал Сергей Иванович, взглядывая на старика-пчельника.
Левин шел всё так же между молодым малым и
стариком.
Старик, надевший свою овчинную куртку,
был так же весел, шутлив и свободен в движениях. В лесу беспрестанно попадались березовые, разбухшие в сочной траве грибы, которые резались косами. Но
старик, встречая гриб, каждый раз сгибался, подбирал и клал зa пазуху. «Еще старухе гостинцу», приговаривал он.
Несмотря на жалобы
старика, видно
было, что он справедливо горд своим благосостоянием, горд своими сыновьями, племянником, невестками, лошадьми, коровами и в особенности тем, что держится всё это хозяйство.
— Иди, иди! — говорил
старик,
спея за ним и легко догоняя его, — срежу! Берегись!
Степан Аркадьич
был на «ты» почти со всеми своими знакомыми: со
стариками шестидесяти лет, с мальчиками двадцати лет, с актерами, с министрами, с купцами и с генерал-адъютантами, так что очень многие из бывших с ним на «ты» находились на двух крайних пунктах общественной лестницы и очень бы удивились, узнав, что имеют через Облонского что-нибудь общее.